— Разрешите отрекомендоваться! — Мужчину в наручниках отповедь Ирмы ничуть не смутила: он сделал еще один шаг вперед и только что не щелкнул каблуками форменных ботинок. — Полковник Хрусталев! Арестованный полковник — как вы можете заметить! — И он простер к ним с Ирмой свои скованные руки — словно подаяния просил.

— Что-то вы больно свободно передвигаетесь тут! Немного странно для арестанта, вы не находите? — Теперь уже в разговор вступила Настасья.

— Так ведь и вы, — он подбородком указал на Настасью и на Ирму, — тоже не вполне свободны — не в обиду вам будь сказано. Однако я не вижу, чтобы кто-то вас особенно сторожил. Полагаю, мы всё знаем — почему так. Меня лишь удивляет, почему вас-то, глубокоуважаемая Настасья Филипповна, никто не привлек к разрешению этого кризиса? Как по мне, если уж кто и мог бы весь этот бардак исправить, так это — именно вы.

3

Марья Петровна Рябова не была лично знакома с Ольгой Булгаковой. Да что уж там: она даже и не подозревала о её существовании вплоть до той рождественской ночи. Однако Настасья сообщила своей матери — на всякий случай — номер того телефона, который имелся в её красном «Руссо-Балте». Том самом, который ей подарил её жених Макс. И — Марья Петровна набрала этот номер, не чень-то и рассчитывая, что кто-то ей ответит.

Каково же было её удивление, когда в трубке она услышала незнакомый женский голос — не принадлежавший ни Настасье, ни даже её подруге Ирме фон Берг! Однако — выбирать не приходилось. Настасьина мать должна была срочно попасть в штаб-квартиру ЕНК — иначе катастрофы было не избежать. Так что — Марья Петровна поведала незнакомке полную правду о том, что должно было произойти. И незнакомка, назвавшаяся Ольгой Сергеевной, заставила Настасьину мать удивиться вторично.

— Хорошо, — сказала она, — я вас отвезу. — А потом прибавила: — Всё равно мне нужно именно туда.

Дороги ночью были почти пустынными, так что Ольга Булгакова, завлит Художественного театра, сумела забрать Марью Петровну от дверей её убежища даже быстрее, чем та рассчитывала. И Настасьина мать подумала: они успеют вовремя. Обязаны успеть.

По крайней мере, так она думала до тех пор, пока в их поездке не произошла непредвиденная заминка.

Впрочем, произошло это из-за самой Марьи Петровны. Именно она увидела человека на тротуаре, которого четверо негодяев, разбившись на пары, попеременно лупили по ребрам ножищами в тяжеленных ботинках. Ольга — та смотрела только на дорогу. И цепко сжимала руль, держа руки на два часа и на десять часов. Только малоопытные водители делают так. И Настасьина мать, быть может, предпочла бы сесть за руль сама — если бы знала Москву хоть чуточку лучше.

— Притормозите! — бросила Мария Рябова.

Ольга Андреевна кинула на неё удивленный взгляд, но потом и сама заметила, что происходит снаружи. И остановила «Руссо-Балт», едва не наехав на бордюр передним и задним правыми колесами. А Марья Петровна выскочила из машины — почти с радостью ощущая, как её накрывает очередная волна ярости. В прежней своей жизни — до трансмутации, до реградации, — она даже не предполагала, что ярость бывает настолько похожа на эйфорию. И теперь дело было отнюдь не в ощущении подлой несправедливости происходящего: четверо избивали одного, да еще — лежащего на земле. Для ярости Марьи Петровне требовалась не причина, а просто повод.

Она даже не подбежала — подскочила к компании негодяев, явно вознамерившихся забить до смерти свою жертву. И еще на бегу выхватила из кармана своей парки руку с оружием: не пресловутым «Ван Винклем», а массивным кастетом. Впрочем, кастет этот был не простой — модифицированный. И, по сути, представлял собой гибрид обычной «свинчатки» и «Рипа ванн Винкля».

Двое из этой шпаны — те, кто в данный момент не принимал активного участия в избиении — появление Марьи Петровны заметили. И даже повернулись к ней — без всякого, впрочем, беспокойства. Разве могла им чем-то угрожать эта хрупкая темноволосая женщина в распахнутой парке, со свалившимся с головы капюшоном?

Первому из них Марья Петровна нанесла страшный разящий удар: рукой с кастетом — с разворота в левую скулу. Раздался хруст, лицевая кость мужчины как бы продавилась внутрь, а сам он даже не закричал: издал то ли всхлип, то ли хрюканье. И, прижав к лицу обе ладони, рухнул на колени. Между пальцев у него заструилась кровь, и крупные её капли яркими горошинами стали оседать на тротуаре, заносимом снегом.

Всё это Марья Петровна уловила краем глаза — периферийным зрением. Она уже поворачивалась ко второму противнику — который, надо отдать ему должное, продемонстрировал неплохие рефлексы. Он подался назад, отпрянул за долю секунды до того, как получил бы кастетом в висок. И свинчатка Марии Рябовой задела его голову лишь по касательной.

Но и у Настасьиной матери с рефлексами был полный порядок. Прошло уже больше полугода с момента её реградации, и за это время она не просто прошла полный курс реабилитации. Сначала с ней поработали физиотерапевты, потом — тренеры по фитнесу, и благодаря их усилиям Марья Петровна обрела такую физическую форму, какой она не обладала даже до своей недобровольной экстракции.

Она уловила движение своего противника. И, хоть уже не могла изменить траекторию удара, сумела предпринять кое-что еще. Её модифицированный кастет был оснащен крохотной обоймой, которая содержала ампулы с тем самым седативным препаратом, что использовался для «Ван Винклей». В обойме имелось всего три заряда, и дистанция поражения должна была составлять не более тридцати сантиметров — то есть, годились они только для ближнего боя. Но — в сложившейся ситуации это было как раз то, что нужно.

Один из этих зарядов Марья Петровна тут же пустила в ход. Для этого ей пришлось сильнее сжать пальцы в кулак при нанесении удара, и она даже не была уверена, сработает ли этот прием. Но — всё вышло как нельзя лучше. Заряд транквилизатора угодил мужчине в левую щеку, и он отключился почти моментально. Из-за того, что он отклонился назад в момент удара, мужчина повалился навзничь — не успев издать ни звука. И так и остался лежать — с широко раскинутыми руками, словно князь Андрей Болконский на поле под Аустерлицем.

Всё это случилось так быстро, что двое мордоворотов всё еще продолжали избивать ногами свою жертву, когда их подельники уже бесповоротно вышли из строя. Очевидно, оба впали в такой раж, что даже и не заметили, что